Секретарь Арианна Сен-Поль: Месье Бати, запись пошла

Жюльен Бати: Прежде чем я расскажу всю историю, я хочу сказать, что, хоть это и прозвучит странно в данной ситуации, но Вера не злой человек, не плохой человек по своей природе. Все, что произошло, это итог череды жестоких ударов судьбы, обрушившихся на женщину, которая никому не желала зла.
Все, что она хотела, было обычное человеческое счастье: дом, семья, здоровье свое и близких, занятие по душе и будни без больших тревог.
Я не оправдываю того, что мы сделали. И тем более я не хочу перекладывать всю вину на жену. Но я хочу сказать, что отдал бы многое, очень многое, чтобы мне никогда не пришлось отнимать жизнь у человека или иметь к этому какое-либо отношение.

Комиссар Поль Мартен: Месье Бати, вынужден вас все же прервать. Давайте вернемся к теме.

Жюльен Бати: Да-да, я понял, прошу прощения.
С Верой мы познакомились в 1996 году когда оба учились в Страсбургском университете. Я на кафедре лесотехники, а Вера там же, но на историческом факультете. Вера тогда окончила магистратуру и работала в архиве музея. Я по образованию лесотехник, работал в Ботаническом саду университета. Нас сблизило то, что мы оба были из Жеводана, такое вот совпадение. Мы были влюблены в Жеводан и полюбили друг друга.

Через полгода после знакомства мы поженились и поселились в маленькой квартирке на улице Бэн-о-Плант. Нам нравилась наша Маленькая Франция, но мы всегда мечтали вернуться в Жеводан.

Мы мечтали, что однажды у нас будет дом, обязательно в лесу. Вечерами мы будем слушать пение птиц, а после дождя в доме будет пахнуть лесной свежестью. И у нас будет много детишек. Мечтали, что купим микроавтобус и я буду возить детей в школу в Сан-Андре, и все детишки, от мала до велика, будут галдеть всю дорогу до школы, смеясь и ссорясь.

На северо-востоке мы жили уже 3 года, и почти смирились с тем, что в родную коммуну мы не вернемся, как вдруг мне предложили работу лесником в Жеводанском лесу при замке Шато Матрё.
Я сначала обрадовался, потом радость моя приугасла. Что там будет делать Вера? Ей придется бросить свою работу.
Вера каким-то образом узнала о предложении, которое мне сделали. Она возмутилась, что я о нем не рассказал ей.
Почему ты отказываешься?, - спрашивала она.- Лесничему выдают маленький домик в лесу для него и его семьи, это же наша мечта и мы как раз вернемся в родные края. Отличная зарплата, с детства знакомый лес. Ты не должен отказываться.
Вера сказала что сможет найти работу в Шато Матрё. Там есть краеведческий музей, это как раз ее специальность. Сказала, что поедет к управляющему замком, тогда управляющим был еще Филипп Пинель, он был до мадам Бюва. Вера сказала, что поедет и поговорит с ним по поводу работы.
Мне эта идея понравилась. Мы поехали в замок, по пути проезжали мимо дома в Жеводане, где я провел детство, в этом доме уже жили другие люди, и у меня защемило сердце.

Мы приехали к замку, я ждал Веру в машине. Вера вернулась с непонятным выражением лица.
Она сказала, что работы в музее нет, весь штат укомплектован. Поэтому ее туда не возьмут. Но она спросила у управляющего, есть ли у них в принципе какая-то работа. Он сказал, что есть вакансия садовника. Нужно ухаживать за садом и огородом. Она сказала, что подумала и решила, что это очень хорошая идея. Что ей всегда нравилось работать с растениями, и что она думает, мне стоит принять свое предложение, а ей принять свое.

Так началась наша жизнь в Жеводанском лесу. Шато Матрё выделил нам маленький домик, очень уютный, который Вера очень мило обставила. От нашего домика до Жеводана ведет хорошая грунтовая дорога и нам сразу понравилось по ней прогуливаться. Мы гуляли так каждый вечер. Так мы прожили в нашем домике три года, мечтали о детях, но несмотря на то, что оба были здоровы детей нам бог не посылал.

В один из своих выходных дней Вера с утра уехала в Сан Андре, я в тот день был на работе. После работы я вернулся домой и когда я увидел Веру, перестилающую скатерть в гостиной, я сразу понял по ее лицу, что случилось что-то очень хорошее. Вера сказала, что была у врача, и что у нас будет ребенок.
Мы были невероятно счастливы. Мы узнали, что у нас будет дочь. Вера любила вязать и она связала для малышки теплую шапочку и кофточку, девочка должна была родиться зимой. Мадлен, так решили мы назвать дочь. И мы очень ее ждали.

Все шло своим чередом. Вдруг в один из дней, войдя на кухню, я увидел Веру стоящую посреди кухни совершенно растерянную. По ее брюкам, в которых она работала в саду, между ее ног расползалось ярко алое пятно.
Я замер в ужасе, не мог произнести ни слова. Вера закричала: мне нужно к врачу, Жюльен! Мне нужно скорее к врачу!
Это вырвало меня из оцепенения. Я тут же отвел жену в машину, и мы помчались в Сан-Андре в больницу.
Веру тут же забрали врачи. Я остался в больнице, ждал ее в коридоре. В какой-то момент вышел врач и сказал: к сожалению ваша жена потеряла ребенка.

Я вбежал к ней в палату, говорил: Вера, милая, мы попробуем еще раз, у нас обязательно будет ребенок, и не один, как мы и планировали
Но Вера сказала, страшным глухим голосом сказала: “Врачи сказали, что я больше не смогу иметь детей.”
Я не мог ничего произнести и просто молча обнимал ее. А Вера плакала.
Через два дня Веру выписали. Мы приехали домой но наша жизнь уже не была прежней. Вера большую часть времени сидела на раскладном стуле у входа в наш дом тупо уставившись вглубь леса. Я позвонил управляющему замком и объяснил ситуацию. Вере дали две недели внеочередного отпуска с сохранением зарплаты.

Но через две недели Вере стало только хуже. Она очень мало говорила. Наши вечерние прогулки по лесной дороге закончились. Она стала плохо есть и сильно осунулась.
Позвонил управляющий и сказал, что он очень сочувствует нашей семье, но больше не может сохранять место садовника за Верой, им необходим садовник прямо сейчас. Тогда я предложил, что буду, помимо своей основной работы, выполнять функцию садовника при замке, пока Вера не поправится. Управляющий согласился.

Вере лучше не становилось. Через какое-то время я заметил, что жена перестала мыться и расчесывать волосы. Она все больше худела. Иной раз за весь день она могла произнести лишь несколько слов.
Тогда я окончательно признал, что нам нужна помощь. Я начал разговор с Верой. Я очень боялся этого разговора, думал Вера будет сопротивляться. Предложил Вере обратиться к врачу по поводу ее состояния.
Но к моему удивлению, всегда напористая и имеющая на все свою точку зрения Вера, безвольно согласилась.

Мы поехали к врачу в тот же день. Но домой я вернулся один, потому что Веру сразу госпитализировали.
На следующий день я приехал навестить Веру и очень удивился переменам, которые в ней произошли. Прошли всего лишь сутки, но Вера выглядела гораздо живее и бодрее. Речь ее стала более разнообразной. Я очень пожалел, что так поздно обратился за медицинской помощью. Вере прописали какие-то таблетки, от которых ей быстро становилось лучше. Через три недели Веру выписали.

Вера вернулась к своей работе. И вроде бы все стало как обычно, но между нами оставалась какая-то недосказанность. Что-то незримое и зловещее витало в воздухе нашего маленького милого дома, до этого такого светлого и радостного.

Тогда я начал задумываться о том, что мы могли бы усыновить ребенка из приюта в Святой Анне. Я рассуждал так: мы приличная семья, работа у нас стабильная, крепкий брак. Мы отличные кандидаты в приемные родители. Я представлял, как аббатиса Рабье засияет от радости, когда мы придем к ней на прием и предложим взять одну из сироток в свою семью.

Однажды Вера пришла домой с работы. Я был дома. Она сразу, слишком хорошо она меня знала, поняла что я хочу что-то ей сказать, но никак не могу решиться.

Она сказала: Говори уже, Жюльен, что произошло?
Я сказал: Вера, мы можем усыновить ребенка. И настоятельница Рабье нам поможет.
Вера взревела: Усыновить!? Да что ты такое несешь!

Лицо ее вспыхнуло и Вера выбежала из дома, хлопнув дверью.
Я остался в доме в полном недоумении. Я знал, что в таких ситуациях к Вере лучше не лезть. Через два часа Вера вернулась домой. Она подошла ко мне и очень спокойно сказала: Да, это будет правильно. Давай так и сделаем.

Через несколько дней мы решились и пришли на прием к Франсуазе Рабье. Франсуаза встретила нас с любопытством.
Начала Вера: матушка Франсуаза, мы очень хотим усыновить ребенка. Мы будем очень рады стать родителями для одной из девочек сиротского приюта.
Лицо Франсуазы выражало тепло и сочувствие, но как потом рассказывала мне Вера, она сразу увидела, что глаза аббатисы оставались холодными.
Франсуаза сухо сказала: Мадам Бати, к сожалению я вынуждена вам отказать
Рабье сказала, что у них в монастыре есть правило: они не дают согласие на усыновление детей в семьи, где хотя бы один из родителей имеет психический диагноз.
У меня есть специфическая реакция, когда происходит что-то что вызывает испуг или сильное волнение, меня как будто парализует и я не могу ни слова сказать. И я молчал на приеме у Рабье, как идиот
Вера сказала ей: Вы же знаете про мой психический диагноз, как вы выразились, вы знаете почему он есть и что произошло в нашей семье!
Рабье сказала: Мадам Бати я очень сочувствую вам и вашему супругу, но правила есть правила, и они распространяются на всех.
Вера попыталась ее переубедить, говорила что неужели ребенку будет лучше жить в приюте, нежели в семье с любящими родителями?
Но Рабье сказала, что правила распространяются на всех. Она нам отказала.

Мы вышли из кабинета Рабье. Пошли домой. Вера держалась с достоинством. Мы пришли в монастырь пешком и когда мы зашли обратно в лес, Вера зарыдала.
Я успокоил ее, сказал, что мы можем усыновить другого ребенка, из соседнего Баррема или из Сан-Андрэ, Мустье, да хоть из Марвежоля. И мы пошли домой.
В тот же день я позвонил в службу социальной помощи детям и узнал, что три года назад во Франции вышло постановление об усыновлении по территориальному принципу. В соответствие этому правилу, не меняя места жительства мы с женой могли усыновить ребенка только в одном месте - сиротском приюте при монастыре Святой Анны.

Я предложил Вере сходить к Франсуазе еще раз, предположил, что она могла передумать, что может нам уступить. Но Вера сказала, что точно знает, что Рабье не уступит, она сказала, что видела ее глаза.

Может быть то, что Вера до сих пор принимала препараты, которые ей выписали в психиатрической больнице, а может быть по какой-то другой причине, но дальше с Верой ничего особенного не произошло. Она горевала, но ситуация с отказом Рабье не выбила ее из равновесия.

С того момента прошел почти год. И вот в один из дней, когда я был дома, Вера приехала из Сан-Андре, вошла в гостиную, и лицо ее сияло.
Она сказала, что сегодня была у врача и узнала, что у нас будет ребенок, дочь. Врач сказал, что такой случай впервые в его практике. Это было невероятное чудо.
Я обнял ее и мы плакали. А вечером Вера опять плакала, она достала откуда-то кофточку и шапочку, которые она вязала для Мадлен. Потом она убрала их в шкаф. Она сказала, что не может представить, что их вторая дочь будет носить одежду, связанную для первой, нерожденной. На следующий день, когда я пришел домой, я увидел на столике рядом с креслом, в котором Вера любила смотреть телевизор, моток шерсти, спицы и и маленькие связанные синие пинетки.
Утром меня разбудило пение Веры. Я увидел, что жена чуть ли не танцует по кухне. Окна дома были открыты и через них дом светило солнце, птицы пели в лесу.

В августе Вера родила чудесную девочку, абсолютно здоровую. Мы назвали дочь Кристиной. Уже в месяц ребенок спокойно спал всю ночь и мы могли высыпаться. В два года Кристина уже болтала без умолку. В четыре года пела в детском хоре лучше всех.
В школе Кристина тоже училась лучше всех. Ее ставили в пример всем одноклассникам. Соседи ее обожали, все наши друзья обожали.

У Веры периодически случались сильные мигрени после родов.
В тот день, в 2016 году, когда в монастыре праздновали день Святой Анны у нее очень сильно болела голова. Мы собирались идти на праздник всей семьей, но Вере пришлось остаться дома.
Кристина упросила Веру разрешить ей надеть новое платье.
Как раз вчера Вера закончила вышивать кружевные манжеты и пришила их к серому платьицу.

Мы с Кристиной ушли, а Вера осталась лежать в кровати.
Когда закончился праздник, Кристина просила меня пойти скорее домой, узнать как там мама.
Я и сам не планировал задерживаться.
Мы начали выходить из церкви. На крыльце стояли три полные женщины, перегородив выход. У крыльца стояла Франсуаза Рабье с двумя монахинями.

Кристина попыталась протиснуться сбоку от стоящих на крыльце женщин, прижавшись животом к перилам крыльца.
Я только что видел дочь, и вдруг Кристина исчезла. Вижу сломанные балясины крыльца и понимаю, что она упала.
И тут меня опять парализовало. Я все видел и понимал, но двинуться не мог.
К Кристине бросилась Франсуаза Рабье и две монахини. Кристина лежала без сознания лицом вниз а по плитке под ее лбом расползалась лужа крови.
Франсуаза быстро перевернула Кристину на спину.
Потребовала у какой-то женщины отдать ей сумку. Женщина отдала сумку и Франсуаза положила ее под голову Кристине.

Каждый школьник знает из уроков по Гражданской Безопасности что нельзя переворачивать на спину человека, который ударился головой и находится без сознания. Я пытался закричать: нет, нет, переверните ее на бок, но я не мог пошевелиться. Пот лился у меня со лба, жег глаза, я уже видел дочь словно через мутное стекло. Я пытался двинуться, но тело не слушалось. Я смотрел как Франсуаза Рабье убивает мою дочь и никак не мог ей помешать
Кто-то из из женщин сунул платок ей в руку. Франсуаза скомкала его и прижала ко лбу Кристины. Она гаркнула на монахинь, чтобы они держали платок, прижимали и ни в коем случае не убирали. И ушла куда-то. Как я потом понял за аптечкой. Наверно скорую она тоже и вызвала.

Кристина вроде бы очнулась, я видел у нее какое-то движение на лице, она вроде бы моргать начала даже. Потом ее как будто начало трясти и я услышал, что ее тошнит.
Монахиня прижимала платок к ране.
Вторая монахиня сказала что-то вроде: Ее, кажется, сейчас стошнит.
Первая сказала, что аббатиса приказала держать платок и не убирать.
Девчонки молодые, очень напуганные. Их не за что винить.
Монахини привыкли во всем слушаться аббатису.
И все это время я стоял как столб.
Скорая приехала очень быстро, как потом сказали. Бригада как раз была в Жеводане - приезжала на ложный вызов.

Мою девочку погрузили на носилки, и тут я наконец в себя пришел и закричал: “Это моя дочь, это моя дочь! Что с ней?”
Медик спросил: Вы отец? Сказал садиться в машину.
Из больницы я позвонил Вере, сказал, что врачи говорят, что Кристина в коме. Состояние тяжелое. Что я здесь с ней и никуда не уйду.

Вера примчалась в больницу. К тому моменту Кристина уже умерла.
Вера увидела меня в коридоре и сразу все поняла.
Она кричала: Где моя дочь? Я хочу увидеть свою девочку! Где моя девочка?
Два медбрата попробовали удержать ее, это было непросто.
Медбратья зафиксировали Веру, прибежала медсестра и сделала инъекцию в плечо Веры.
Почти сразу Вера обмякла, как спущенное колесо и опустилась на колени на пол. Потом снова подняла голову и заревела страшным, нечеловеческим звуком. Она начала ногтями царапать свое лицо. Царапала в кровь. Ревела, выла, потом раз и резко утихла.

К Франсуазе Рабье потом приезжали журналисты. В своем интервью Франсуаза сказала, что очень сочувствует нашей семье. Что она скорбит о погибшей девочке и выражает соболезнование ее родителям.
Жители Жеводана сторонились нас как чумных. Если кто-то видел нас на местном рынке, у здания почты или в любом другом месте Жеводана, они по возможности делали вид, что не заметили нас или вообще сворачивали на другую улицу. Мы это все, конечно, видели.
Если же кто-то неизбежно встречался с нами, то буркал скомкано, отводя глаза: очень жаль, как же так, как же так? Примите наши соболезнования - и стремился скорее закончить разговор.

Франсуаза Рабье организовала сбор денег на похороны Кристины и денег собрали много. Все жители Жеводана, те, которые нас избегали, с облегчением сдавали деньги для скорбящих родителей. Конечно же все они переживали и сочувствовали. Но смерть словно шлейф тянется за теми, кто потерял своих близких, и никому не хочется ощутить рядом ее черное дыхание.
Франсуаза сама вызвала экспертов из Сан-Андре проверить на безопасность все помещения монастыря. Она организовала обязательные курсы первой помощи для монахинь из Святой-Анны и более того, открыла бесплатные курсы для всех желающих жителей Жеводана.

Я ожидал, что после смерти Кристины Веру опять положат в больницу. Но этого не произошло. Вера сразу же вернулась к работе. Она делала все дела по дому, ухаживала за собой, она разговаривала.
Но она была как-будто неживая, равнодушная ко всему происходящему. Она прочитала интервью Рабье в газете и вообще не выразила никаких эмоций. Она спокойно приняла те деньги, которые жители Жеводана собрали на похороны и ту сумму, что осталась после похорон.
Вера даже продолжила вязать. Она связала мне теплый свитер, и шарф и теплые носки. Вера вязала все свободное время.

Через пару месяцев Вера стала пободрее. Психиатр назначил ей новые таблетки, она их принимала и они, действительно, улучшили ее состояние. Как-то Вера сказала мне, что хочет съездить в Сан-Андре купить новые полотенца и скатерть.
Я предложил свозить ее, но она уговорила меня остаться дома, у меня был выходной после десяти рабочих дней подряд.
Сказала, что с удовольствием прогуляется до автобусной остановки и потом на автобусе доедет до Сан-Андре.

Через час или около того у меня зазвонил телефон. На экране высветился незнакомый номер.
Какой-то мужчина быстро произнес: Месье Бати, ваша жена в больнице. Она попала в дтп.
Я приехал в больницу, мне объяснили, что жена ехала в автобусе, автобус попал в аварию. Вера ехала на переднем сидении. Пострадала она и водитель. Водитель погиб на месте. Веру доставили в больницу в тяжелом состоянии.

Врач сказал, что у Веры перелом позвоночника и ее готовят к операции. Единственный шанс восстановить позвоночник, это сделать операцию немедленно.
Я ждал возле больницы, не смог уехать домой.
Позвонили, сказали, что операция окончена. Состояние вашей жены тяжелое стабильное. Как только она придет в сознание мы сразу же разрешим вам ее увидеть.
Я спросил что с ее позвоночником, как прошла операция?
Врач сказал что рано судить, мы должны убедиться, что восстановилась чувствительность в ногах.

Чуда не случилось. Чувствительность в ногах не появилась. И вскоре стало уже точно ясно - Вера больше никогда не сможет ходить.
Я не хотел это принимать. Я закидывал врачей вопросами: а если? а может быть? а вдруг? Может быть сделать другую операцию? Можно же сделать что-то?
Но все врачи говорили мне одно и то же: шансов нет никаких.
Вера пробыла в больнице почти месяц. В больнице сиделки катали ее на кресле для инвалидов. А когда Веру выписали, мы сразу получили от государства коляску с электроприводом. Поскольку жили мы в лесу, коляска, которую нам выделили, была оснащена широкими колесами для быстрого передвижения по пересеченной местности.
Как вы знаете, у нас в доме хранился арбалет Гензеля Лариньяка.

После того, как Веру парализовало, она начала тренироваться в стрельбе из арбалета. Как-то я увидел, как Вера застрелила белку. До этого я никогда не видел у Веры жестокости к животным. Вера убила белку, повернулась ко мне с улыбкой, сказала: "Боть…" и засмеялась. С тех пор Вера начала охотиться. Она стреляла белок, зайцев, маленьких птичек. Вера поражала свою мишень с удивительной точностью, словно в нее вселился дух Гензеля Лариньяка.

В 2020 году замке праздновали день основания Шато Матрё. На праздновании этого дня, как обычно присутствовали все сотрудники замка и приглашали всех девочек, которые проходили практику в замке и настоятельницу Франсуазу Рабье, и всех монахинь, кто хотел присоединиться.

Я был сотрудником Шато Матрё и мы с Верой тоже приехали на праздник. Вера тогда уже давно перемещалась в коляске.
Праздник проходил под открытым небом. Накрыли столы с угощением. Вокруг столов роились осы, много ос. В этом году их было особенно много. Осы облепляли нарезанный ломтями арбуз, на каждой шпажке канапе восседало как минимум две осы, осы забирались в бокалы с шампанским.

Вдруг у одного столика забегали люди. Мы с Верой подошли посмотреть что произошло.
Мы увидели что одна из девочек, смуглая, похожая на цыганку, не помню как ее звали, её удочерили в том же году, в общем я увидел, как девочка эта верещит и держится за щеку.
Франсуаза Рабье закричала старшей из своих девочек Агнетте: Аптечка, аптечка в комнате отдыха. Другим девочкам командовала: Держите ее, не давайте ей ходить!
Она набирала какое-то лекарство в шприц и все повторяла: не давайте ей ходить, яд распространится!

Я понял, что девочку укусило что-то ядовитое. Как потом выяснилось, укусила ее обычная оса, но у девочки была аллергия на осиный яд.
У девочки опухло лицо, она начала задыхаться. А потом вдруг задышала ровнее. Видимо лекарство подействовало.
Франсуаза Рабье причитала: Вот так, маленькая, дыши, дыши! девочка моя милая, дыши, сейчас все пройдет.

У меня перед глазами всплыла сцена, как моя Кристина лежит на плитке у крыльца в монастыре в луже крови и мне стало дурно. Вера это точно заметила, посмотрела на меня пристально.
Люди вокруг спрашивали Франсуазу, не нужна ли ей какая-либо помощь. Кто-то принес зонтик и прикрыл девочку от солнца. Принесли стакан воды. Цыганочка приходила в себя, отек спадал.
Франсуаза говорила ласково: Все хорошо, моя маленькая, видишь, все хорошо.
Франсуаза была счастлива, монахини кружились, поздравляли ее.
Мы с Верой молчали,понимали друг друга без слов.
Праздник на этом и закончился.

Мы с Верой молчали всю дорогу домой. И домой зашли молча. Вера зачем-то начала протирать от пыли бокалы, которые стояли в кухонном шкафу. Бокалы были идеально чистые, она протирала их на днях.

Я смотрел на Веру. Я знал, что если она такая, она о чем-то раздумывает. И лучше не отрывать ее от ее мыслей.
И тут Вера сказала, буднично так: Я убью ее.
Я сразу понял, о ком она говорит.
Я был в ужасе, я хотел сказать: “ты с ума сошла”, но быстро понял, что это выражение будет крайне неуместным в адрес жены.
Представляете, я тогда предложил сделать ей чай
Господи, как это неуклюже и глупо прозвучало, как нелепо, как не к месту.
Она сказала: Я не прошу тебя помогать мне, но я хочу быть честной с тобой, я это сделаю.
Я умолял: Вера, давай ляжем спать, я сейчас принесу тебе лекарства и воды. Давай ляжем спать а завтра поговорим.

Но наутро за завтраком Вера точно также как и вчерашним вечером, обыденным голосом сказала: я убью ее, Жюльен
Я умолял ее, убеждал, пробовал давить на нее, потом снова умолял.
Говорил: это не поможет нам вернуть Кристину, пойми. Ты прекрасно знаешь мои чувства к Рабье, но это никак не поможет нам, Вера.
Вера, пойми, тебя посадят в тюрьму, дадут пожизненный срок.

А Вера ответила: У меня и так пожизненный срок
Сказала, что она уже все решила окончательно.
Мне нужно было идти на работу, у Веры был выходной. Сад в Шато Матре я тогда снова взял на себя, но Вера высаживала дома рассаду, сортировала семена, собирала в вязанки лук и чеснок, вытаскивала косточки из вишен и варила варенье, в общем делала все, что ей по силам.

Целый день на работе я был сам не свой. Я так и видел, как Вера на своей коляске едет в сторону монастыря, а на коленях у нее лежит арбалет Гензеля Лариньяка.
Я приехал вечером с работы и вбежал в дом. Вера сидела в своем кресле и смотрела телевизор. Я подошел ближе и увидел, что жена спит.
Она проснулась и посмотрела на меня. Увидела в моих глазах вопрос и сказала: Нет, Жюльен, я не передумала.

Я понял, что не выдержу и дня, думая о том, что в мое отсутствие Вера решится на убийство Франсуазы Рабье.
Помню, как проснулся ночью. Шторы не были задернуты и комнату заливал лунный свет. Я увидел что настенные часы показывают три часа ночи.
Я повернулся к Вере и увидел, что жена не спит. Я посмотрел на нее и сказал ей: скажу честно, меня берет отчаяние от мысли о том, что ты задумала. Но я очень хорошо тебя знаю. Я знаю, что если ты приняла решение, то ты уже не отступишь. Вера, я дал клятву быть с тобой и в горе и радости.
И в убийстве той твари, что забрала у нас нашу дочь, закончила Вера за меня.

В тот миг, когда я согласился быть сообщником своей жены в убийстве Франсуазы Рабье, умерла и какая-то часть меня, человеческая часть.
Несколько дней ничего не происходило. Ни Вера, ни я не поднимали эту тему.
И вот одним утром Вера, протирая полотенцем тарелки сказала глядя прямо на меня: я убью ее девочек. Перестреляю одну за другой, как белок.
Я был в шоке. Я уже смирился с мыслью о предстоящем убийстве Франсуазы Рабье, но это было уже слишком.
Но Вера сказала: Даже если эта дрянь будет умирать в невыносимых мучениях, она не сможет почувствовать то, что чувствовала я, когда она убила мою дочь. Она должна пройти через то же самое. Потерять всех своих детей.
И когда эта сука захочет вырвать из груди собственное сердце, чтобы не чувствовать эту боль, тогда я проявлю к ней милость и убью и ее. Но сначала мы затаимся. Мы подготовимся.

После этого в моем сознании произошло что-то, из-за чего я перестал думать о девочках из приюта как о детях, как о людях. Они стали для меня, действительно, как белки, которых стреляла Вера. Пешки в игре. Если бы я продолжал думать о девочках в человеческом ключе, я бы просто сошел с ума, покончил бы с собой. Да и это, собственно, не было для меня страшным. Я очень боялся за Веру. Мне нужно было защитить ее, сберечь, быть рядом. Я все еще очень сильно любил свою жену.

Комиссар Поль Мартен: Месье Бати, расскажите о том, как вы с женой планировали и реализовали убийство Кристины Леру?

Жюльен Бати: После того как в 2020 году я согласился помогать Вере в убийстве девочек из приюта и самой Франсуазы Рабье, до 2024 года у нас наступило светлое время, если можно так сказать. У Веры появилась цель а вместе с ней в Вере появилось больше жизни. Она что-то планировала во имя дочери и это давало ей иллюзию связи с Кристиной, возвращало ей Кристину в каком-то смысле, по крайней мере мне так казалось.
Если вы думаете, что мы с утра до вечера обсуждали и планировали убийства и без конца варились в этом - конечно же это не так.

Мы жили обычной жизнью обычной бездетной семьи. Занимались домом и хозяйством, читали книги, смотрели фильмы, работали и отдыхали. И посреди всего этого у нас были разговоры о том, как нам следует убить одну за другой всех девочек Франсуазы Рабье. Разговоры эти носили больше технический характер, как будто мы обсуждали, где лучше поставить капканы на зверя или как эффективнее потравить кротов.

Мы составили план. Жили тихо, говорили мало, не привлекали к себе внимания, были приветливы с Рабье, насколько могли. Получалось не всегда, но в целом мы старались. Изображали, что смирились с трагедией. О нашей истории все забыли.
Мы начали имитировать то, что у Веры развивается сильный артрит. У Веры действительно болели кисти рук и локти, как и у любого человека с парализованными ногами на руки Веры приходится больше нагрузки.

И в 2022 году Вера пошла к ортопеду с жалобами на боли в руках. Ничего серьезного у нее не нашли, но прописали обезболивающее и противовоспалительное. Я получил рецепт на лекарства, намеренно сел за стол с Николя Пеллетье и как-бы случайно забыл рецепт за столиком в столовой во время обеда в замке. Пеллетье подобрал рецепт и передал мне. Нет большего сплетника в замке, чем Пеллетье, ходят слухи, что он собирает досье чуть ли не на весь Жеводан, интересуется всякой грязью, дрязгами и человеческими пороками. И, действительно, вскоре все уже знали, что у Веры болят руки. Удивительно, как при его привычке во все совать свой нос и простраивать связи между событиями Пеллетье не связал арбалет Гензеля Лариньяка с убийствами девочек. В общем через год Вера, по нашей легенде, уже практически не могла пользоваться руками и я заменил Веру в её работе в замке.

Комиссар Поль Мартен: Месье Бати, зачем вам нужна была вся эта история с артритом Веры? Почему вы сами не могли выстрелить из арбалета в детей? Не хватало меткости?

Жюльен Бати: Вере важно было сделать это самой. Я бы не посмел даже предложить ей такое.

Комиссар Поль Мартен: Продолжайте рассказ.

Жюльен Бати: Способ убийства и использование самодельных клещей с зубами мы придумали еще в 2020-м. В 2021-м я сам изготовил их, приварив имитирующие зубы металлические шипы к большим кузнечным клещам. Зубы эти я потом заполировал.

Арбалет Гензеля, именно тупые стрелы, мы выбрали потому, что стрела убивает, но не наносит открытых ран, это означало, что не будет крови на месте убийства. И потом легко совместить место повреждения позвоночника тупой стрелой с местом, куда попадают зубы клещей.
Вера настояла, чтобы Кристину Леру мы убили 20 октября в день смерти нашей Кристины. Выбрали мы эту девочку тоже из-за совпадения имени.

Комиссар Поль Мартен: Вы не боялись, что это бросится в глаза? Вы что хотели чтобы вас скорее вычислили?

Жюльен Бати: Мы точно знали, что этого не произойдет. Такие очевидные вещи всегда остаются незамеченными из-за своей очевидности.

Комиссар Поль Мартен: Что было дальше?

Жюльен Бати: Мы знали, что Кристина Леру после практики ходит пешком в монастырь со своей подругой Аннет. Мы размышляли, как быть с Аннет. Рассматривали вариант убить сразу двух девочек, если не найдем решения как разделить Аннет с Кристиной. Это был бы дополнительный риск и нам так делать не хотелось.

Но тут решение нашлось само. Аннет, несмотря на запреты Франсуазы Рабье, все время рвала яблоки с деревьев в саду замка. Был октябрь и почти все яблоки уже сняли, остались две яблони с зимними яблоками в глубине сада, к ним-то она и повадилась ходить, пока Рабье не видит. А я видел. Я облил эти яблоки водой зараженной кишечной палочкой. Эта вода была из старого пруда недалеко от замка. Полгода назад мы заказывали анализ почв и выяснили, что вода в этом пруду сильно заражена. Пруд планировали осушить. Я набрал там воды и облил ей все яблоки на зимних яблонях, их было не так уж и много. Вот так Аннет и отравилась как раз накануне 20 октября.

День до убийства я провел на огороде в Шато Матрё. Вера отдала мне два ящика пророщенной фацелии. Я засаживал сидератами грядки на зиму. Вел себя непринужденно, совершенно обычно, уж не знаю, как мне это удавалось. У нас уже все было спланировано на завтра, 20 октября выпадало на мой выходной. Я в душе очень надеялся, что произойдет чудо, и каким-то образом Вера переменит свое решение. Тогда я все таки до конца еще не верил, что это выйдет за рамки просто разговоров.

А 20 октября до обеда мы занимались обыденными делами и не обсуждали предстоящее убийство. Но я уже точно понимал, по выражению ее лица, по тому, как она разговаривала, что Вера не только не передумала, но настроена решительнее, чем раньше.

Комиссар Поль Мартен: Месье Бати, какие эмоции вы испытывали по отношению к Кристине Леру, когда готовились её убить? Вы же лично знали девочку.

Жюльен Бати: Я их не испытывал. Относился к происходящему как к стихии, как к злому року. Мне просто хотелось, чтобы все прошло гладко и чтобы это скорее закончилось. Чтобы все получилось и наступил вечер, и мы были дома, сели ужинать, и чтобы моя Вера хоть на какое-то время стала прежней.

Когда я был подростком, в нашей семье был пруд и мать разводила в нем карпов. Иногда она вылавливала сачком большого жирного карпа, ударяла его специальным камнем, который лежал у пруда, по голове и отдавала мне оглушенного, чтобы я его выпотрошил и почистил. Иногда карп приходил в себя еще до того, как я доносил его до кухни. Моя мать оглушала их лишь для того, чтобы мне удобнее было с ними управляться, ее не волновали чувства самого карпа. А вот меня волновали. Но поскольку вегетарианцем я становиться не планировал, и отказаться чистить карпов варианта тоже не было, мама бы не оценила, то я брал самый острый мясницкий нож и очень быстро отрезал рыбе голову. У меня было правило - надо было успеть отрезать голову раньше, чем я успею досчитать до двух. Тогда, как мне виделось, рыба не успевает ощутить мучения и, учитывая неизбежность того, что ей все равно придется быть убитой, процесс можно считать максимально гуманным и это позволяло не вовлекаться эмоционально во все происходящее.

Вера отменно стреляет. Тупой арбалетный болт моментально перебивает позвоночник. Девочки не мучились. И поскольку, к сожалению, их смерть была уже предопределенной неизбежностью, этого было достаточно, чтобы не испытывать эмоций готовясь к убийству.

Комиссар Поль Мартен: Почему вы говорите о том, что смерть детей была предопределена? Вы могли предотвратить это: вы могли обратиться к психиатру и Вере подобрали бы лечение, которое избавило бы ее от навязчивых мыслей о мести Франсуазе Рабье.

Жюльен Бати: Чувства это не болезнь. Ненависть не болезнь, любовь не болезнь, горе не болезнь. Для Веры наша дочь была самым важным в ее жизни. Самым ценным.
Те таблетки, которые избавили бы Веру от мыслей о мести, избавили бы её и от неё самой. Это была бы уже не Вера, а другой человек в ее теле.

Мне очень не хватало и не хватает моей жены, моего самого близкого человека, без нее моя жизнь пуста и бессмысленна. И когда я понял, что мысли о мести возвращают прежнюю Веру, мою Веру, с ее огнем, с ее целеустремленностью, с ее страстностью, то я решил, чтобы ее вернуть, хоть на день, хоть на час, я готов отключить какие угодно эмоции. Вытеснить из сознания сочувствие к кому угодно.

Комиссар Поль Мартен: Вы сказали что 20 октября до обеда вы с Верой просто ждали. Что вы делали после обеда?

Жюльен Бати: Я сходил проверил место в Калькаре, куда я планировал отнести труп и место, где я планировал временный схрон, все ли там в порядке. Потом вернулся домой. Мы еще раз проговорили весь план. Сверились по карте где нам следует быть и во сколько. Я еще раз проверил все необходимое: две пары перчаток, на всякий случай, два больших полиэтиленовых пакета. Сложил клещи в рюкзак и положил его в прихожей. Потом Вера взяла арбалет, накинула на него шерстяной платок и мы отправились в лес.

Мы поджидали Кристину там, где тропа из лесного кордона соединяется с дорогой в монастырь Святой Анны. Вера неподвижно сидела в кресле, я прятался в кустах орешника рядом с дорогой. Кристина миновала перекресток, даже не заметила Веру и пошла дальше. Вера выехала на дорогу, прицелилась и выстрелила. Точно в затылок. Девочка упала без вскрика.

Я подошел, убедился, что она не дышит и сказал Вере, чтобы та ехала домой и ложилась отдыхать. Уже один я поднял тело, натянул на него пакет и быстро отнес его во временный схрон. По плану тело должно было лежать там, пока я не перенесу его в каменоломни Калькаре воспользовавшись суматохой, которая начнется в лесу, когда в замке и монастыре обнаружат, что Кристина пропала.

Комиссар Поль Мартен: Покажите на карте, где находился временный схрон?

Жюльен Бати: Вот здесь, на тридцать метров южнее перекрестка в скалах после грозы случилась осыпь и образовался небольшой грот.

Комиссар Поль Мартен: Продолжайте.

Жюльен Бати: Я сгрузил девочку в намеченное место, замаскировал ветками и отправился домой. Мы включили викторину, сделали погромче звук и стали ждать звонка из замка. И потом позвонила мадам Бюва.

Комиссар Поль Мартен: И вы пошли вместе со всеми якобы на поиски?

Жюльен Бати: Да, взял рации, фонарь, рюкзак с кузнечными клещами. Улучил удобный момент и перенес тело Кристины в каменоломни. Там я сломал ей шею клещами, так, чтобы место “укуса” совпадало с местом, куда попала тупая стрела. Я увидел, что в ушах у девочки золотые серьги. Мы этого не планировали заранее, но я вдруг решил, что будет хорошей идеей снять сережку и подбросить ее куда-то в публичное место, чтобы расширить круг подозреваемых. И я снял ее, само собой руки у меня были в перчатках, застегнул и положил в карман. Застегнул, представляете! Вера никогда бы так не сглупила.

К счастью, полиция оказалась не намного смекалистее меня и на это никто не обратил внимания. И вы искали того, кто мог серьгу случайно обронить, а не того, кто мог ее подбросить.
В общем во время поисков я зашел на заправку под предлогом расспросов о пропавшей девочке и подбросил туда серьгу.

Комиссар Поль Мартен: так что вы делали после того, как принесли тело Кристины в Калькаре и сломали ей шею клещами?

Жюльен Бати: Замаскировал тело, потом вернулся к дороге и снова продолжил поиски вместе со всеми.

Комиссар Поль Мартен: Почему вы решили сымитировать то, что случайно обнаружили тело Кристины 03 марта?

Жюльен Бати: Потому, что все шло к тому, что ее могут не найти. Для Веры было важным, чтобы Франсуаза точно знала, что Кристина мертва. Не украдена и возможно еще жива, важно было лишить Франсуазу Рабье надежды. И к тому же дни становились теплее, лед начал таять и тело вскоре начало бы интенсивно разлагаться. Мы хотели, чтобы у Франсуазы оставалась возможность лично опознавать Кристину узнавая ее черты лица.

Комиссар Поль Мартен: Матерь Божья! Когда вы начали планировать убийство Софи Дюруа?

Жюльен Бати: После убийства Кристины мы решили взять паузу до марта. Решили, что следующее убийство мы осуществим после того, как будет обнаружено первое тело.

Комиссар Поль Мартен: Почему вы выбрали Софи Дюруа?

Жюльен Бати: В этот раз просто потому, что она дежурила в монастыре в удобный для убийства день.

Комиссар Поль Мартен: Как вы планировали убийство Софи Дюруа?

Жюльен Бати: Мы придумали историю с поездкой в Сан-Андре. Еще в феврале и в начале марта мы ездили в ТЦ Экспресс в кафе “Цикада”, хотели, чтобы сотрудники запомнили нас, но там так часто меняется персонал, что мы могли этого и не делать.
Мы рассчитали по времени, что мы засветимся в Сан-Андре в кафе с утра и купим что-то в торговом центре по карте сразу после того, как вернемся туда после убийства. Это не было идеальным алиби, но главным нашим алиби было то, что Вера инвалид, поэтому несостыковки по времени нас не сильно волновали.

Мы знали, что девочек, которые остаются дежурить в монастыре на обед в замок сопровождает сестра Сесиль. Знали и то, что сестра Сесиль на диете и ей готовят отдельно в столовой. Ну как готовят, откладывают порцию салата до того, как кладут туда сметану или масло, стараются положить больше овощей, вместо макарон и все такое. Салат сестры Сесиль я отравил во время ужина накануне убийства той же водой из пруда, которую я успешно опробовал на Аннет Болё.

Расчет был на то, что с Софи пойдет кто-то другой из монахинь, нам не хотелось связываться с борчихой. У сестры Сесиль кишечная инфекция развилась неожиданно стремительно, все складывалось более чем удачно, но неожиданно выяснилось, что сестра Сесиль не планирует брать больничный. Вера блестяще владеет арбалетом, и она прекрасно могла рассчитать нужную дальность, чтобы вырубить взрослого человека, но не убить. Но с сестрой Сесиль и ее прошлым в единоборствах все было непредсказуемо. Но в результате все получилось.

Вера вырубила сестру Сесиль. Софи обернулась, увидела Веру, взвизгнула и побежала по дороге в сторону замка, как мы и рассчитывали. Вера включила мотор коляски на полную скорость преследуя девочку и по пути перезаряжая арбалет. На это нужно некоторое время. Я ждал в засаде на пути движения Софи, на всякий случай, если что-то пойдет не так. Но Вера справилась блестяще. Она мчалась по лесной дороге как валькирия с серебряными волосами, на рычаге арбалета играли отсветы солнца, ее движения были четкими, взгляд как у соколицы. Я не мог отвести от нее глаз, настолько она была красивой.
Софи упала без звука, как и Кристина. Вера остановилась, щеки ее пылали, и вы бы видели, как она улыбалась, моя девочка.

Тело Софи я тоже отнес во временный схрон, другой, ближе к ущелью Фонден. Потом позже, когда начались поиски перетащил тело девочки в Фонден и перекусил ей шею клещами. Все в точности, как и с Кристиной Леру

Комиссар Поль Мартен: Дальше следовало бы убийство другой девочки, правильно я понимаю? Когда вы планировали это сделать?

Жюльен Бати: Да следующей. Мы его еще не планировали на какое-то определенное время. Но думаю точно не раньше осени.

Комиссар Поль Мартен: Вы всерьез думали у вас получится убить всех девочек из приюта? Вы же неглупые люди, понимали насколько пристальным станет внимание полиции ко всему, что происходит в Жеводане уже после исчезновения Софи Дюруа.

Жюльен Бати: Мы бы смотрели по ситуации. Если бы мы поняли, что уже приняты такие меры, что до девочек нам больше не добраться, мы бы убили Франсуазу Рабье.

Комиссар Поль Мартен: То есть вы все таки видите в ваших действиях смысл, логику и целесообразность, и не признаете свою вину?

Жюльен Бати: Я полностью признаю свою вину. Я считаю то, что мы делали было абсолютным злом. Я не рассчитываю на снисхождение правосудия. Все, что имеет для меня смысл и все, о чем я прошу, не прошу, умоляю, это позаботиться о Вере. Не делать ей больно, не заставлять ее страдать.

Комиссар Поль Мартен: Вы не в том положении, месье Бати, чтобы просить, а тем более умолять. Арианна, выключите, пожалуйста запись, допрос окончен.